Михаил Зыгарь о работе с Макроном, дружбе с Дапкунайте и своих новых проектах

Когда на счету не одно достижение, соревноваться приходится уже с самим собой: каждый новый проект должен быть еще масштабнее и оригинальнее прошлого. Михаил Зыгарь не привык останавливаться на достигнутом. В рамках совместного проекта SPLETNIK.RU и «Дома Chkalov» писатель и режиссер рассказал, как ему удается брать новые высоты и превосходить самого себя с каждой новой амбициозной задачей.

Откуда ты только что вернулся?
Из Швеции, где вышел перевод книги «Империя должна умереть». Шведы, мне кажется, самая читающая нация. Во-первых, у них переводят все. Во-вторых, люди там очень хорошо покупают книги. Читатели приходят на встречи с авторами, слушают, задают вопросы, стоят в очереди подписать книжку.
И им интересно читать про Россию?
Да, им вообще интересно все, что происходит в мире. Это, наверное, зависит от уровня благополучия. Когда в стране все хорошо, а люди образованы, они расширяют свои горизонты и смотрят, что и как у остальных.
На днях твоей дочке исполнилось восемь лет. Когда ты делаешь свои проекты, ты думаешь о том, что в какой-то момент Лиза будет их читать, свайпать, смотреть вертикальный сериал? Ты думаешь о том, что она твой потенциальный зритель?
В предисловии «Империя должна умереть» я как раз написал, что хотел бы, чтобы эта книга была для ее поколения. Для тех, кто сейчас не кажется аудиторией. Я уже общаюсь с этим поколением — вчера вот был диджеем на вечеринке второклассников. Ставил Imagine Dragons, Сию, Фаррелла Уильямса. Монеточки, правда, не было. Вообще моя дочь не самый яркий пример, потому что она хорошо меня понимает и с ней у меня намного больше общего, чем со многими взрослыми. В целом у меня есть ощущение, что с людьми всегда нужно разговаривать на том языке, который понятен и интересен именно им.
Получается, у тебя разный визуальный язык. Когда ты пишешь книгу, то описываешь все как можно более подробно. А в вертикальном сериале «1968.Digital», который вы делаете с Кареном Шаиняном и Тимуром Бекмамбетовым, вам удалось уложить историю вьетнамской войны в десять минут. То есть для книжной аудитории ты все разжевываешь, а этим ребятам будто говоришь «смотрите сами».
Я люблю говорить, что моя профессия — изобретатель. Потому что я все время пытаюсь изобрести новые языки. То, о чем ты говоришь, мне кажется проявлением уважения к аудитории. Мне совсем не кажется, что в книгах я что-то разжевываю, но одна из главных моих ошибок в жизни — толщина книги «Империя должна умереть». Ее нужно было сделать вполовину тоньше или разделить на две части.

А что ты сейчас читаешь?
Одновременно читаю воспоминания Андрея Вознесенского и Зои Богуславской. Недавно перечитал книгу Хлевнюка о Сталине. Начал биографию Мао, которую взял у Ингеборги Дапкунайте. Сейчас я начал писать новую книгу, а для этого нужно прочесть миллион других. Так что я все время читаю и даже придумал способ, как все это успевать. У меня в телефоне одновременно открыты разные приложения для чтения, и когда я начинаю прокрастинировать, то переключаюсь на них и следующие десять минут читаю. Такой перерыв я делаю раз в час, и в день у меня получается несколько часов чтения.
А печатные книги вообще не читаешь?
Я десять лет работал в бумажной газете. У меня профдеформация: я не люблю бумагу.
«Я люблю говорить, что моя профессия — изобретатель. Потому что я все время пытаюсь изобрести новые языки»

Миш, что ты думаешь о сегодняшних 20-летних? Можешь вынести им какой-то исторический приговор?
С одной стороны, есть вечная мантра, что когда-то трава была зеленее, деревья толще, а кофе гуще. Но я думаю, что технологическое развитие регулярно производит психологические революции. С 50-х годов XX века люди стали видеть другие сны. До этого им снилось только то, что было в их жизни. А с появлением телевизора весь мир сновидений глобально изменился. А потом мир глобально изменился с появлением мобильных телефонов. И тем более интернета. Сегодняшним 20-летним даже не приходит в голову, что ты можешь не найти какую-то информацию. И им можно только позавидовать.
Ты изучаешь свою аудиторию? Ты говорил, что у тебя зрители проекта «1917» 25+ на сайте и 15+ во «ВКонтакте».
Да, но этих данных недостаточно, чтобы судить о том, что одно поколение такое, а другое сякое. Недавно я общался с одним своим читателем и зрителем — школьником. И он меня поразил. Он страстный читатель «Медузы», пользователь наших проектов, но вопросы его были другого характера. Он спрашивал, как устроиться на работу в администрацию президента. Я думал, что он меня троллит, а потом понял, что это такой абсолютный нонконформизм, потому что вокруг все такие либеральные, что уже даже надоело.
В «1968.Digital» все завязано на 1968 году. Смотришь ваши серии — и все пересекается, вы выстроили очень крутую стабильную систему. А если бы вы снимали, например, про нулевые, какой год с точки зрения мировых событий мог бы стать ключевым?
Не знаю, все ли заметили, но вообще 1968-й — это два года, 1968-й и 1969-й. 1968-й не заканчивается в 1968-м, там потом еще и «Вудсток», и полет на Луну. А если брать нулевые, там два переломных этапа: 2003–2004-й и 2007–2008-й. В 2003–2004-м произошло дело «ЮКОСа», «оранжевая революция» на Украине и вообще вот этот перелом постельцинской системы к суверенной демократии. И то же самое произошло на Западе: война в Ираке, конец первого срока Буша-младшего, его переизбрание, переход от постклинтоновской и «наивно-постодиннадцатого сентября» системы глобального единения к неоцинизму. Собственно, к началу эпохи цинизма.
А как вы выбираете голос той или иной серии?
У нас в студии «История будущего», которая производит этот сериал, бывают жаркие споры. Иногда мы проводим опросы. Например, когда думали, кого сделать голосом серии про сексуальную революцию, большинство людей проголосовали за Татьяну Арно. А Ингеборга Дапкунайте озвучивала недавнюю серию про холодную войну. Мне кажется, она как человек, который отлично себя чувствует по обе стороны границы и для которого их просто нет, прекрасно справилась. За несколько дней у серии было больше миллиона просмотров.

Миш, еще нельзя не спросить про встречу «Репортеры без границ», на которой был Макрон. Что это было?
На самом деле не знаю, кто придумал этот формат. Думаю, сам Макрон, но формально это выглядит как независимая комиссия. Они пригласили почти три десятка человек: мировых интеллектуалов, среди которых было несколько нобелевских лауреатов. Я сначала пошутил, что они перепутали меня с Михаилом Горбачевым. Мировая политическая элита в целом, и в частности французская, не очень понимает, как развитие диджитала и новых медиа повлияет на западную демократию, на последующие выборы. С одной стороны — русские хакеры, с другой — безумный пользователь твиттера Трамп. Может, лучше стену построить и отгородиться от этих одичалых троллей с Востока? В общем, это был довольно интересный разговор про будущее медиа, после того как умрут все традиционные формы и оживут все нетрадиционные.
И Макрон прямо в теме?
Он очень хочет быть в теме. Для него, как для настоящего француза, медиа — это газеты. И ему очень интересно, что будет, когда к утреннему круассану ему перестанут приносить газету. Сейчас у нас идет работа над докладом, который мы представим в ноябре. Будет вторая встреча — уже с участием Ангелы Меркель и Джастина Трюдо.

«Давай я скажу просто: мы с Кареном Шаиняном открываем театр. Сейчас мы в финальной стадии. Наш театр будет называться скромно — МХТ»

Так, а селфи со Стивеном Спилбергом в твоем инстаграме — это случайность или нет?
Он был участником TED. Там обычно довольно мало участников, несколько сотен человек. Иногда какие-то сессии устраивают как ужины. Никогда не знаешь, кто окажется рядом с тобой за столом: Стивен Спилберг, Сергей Брин. Я был удивлен, что в этом году все эти суперселебы были просто зрителями. Я выступал, но проходил в категории малышей, которым положено четыре минуты. Взрослым положено восемь, а суперпривилегированным спикерам дают до 15 минут. Мне в итоге дали шесть. Это очень интересная школа, подготовка длилась три месяца. И в течение этого времени мы дважды в неделю созванивались, обсуждали тему, подачу. Была куча тренингов: как двигаться по сцене, куда смотреть, что делать руками.
Ты же работал на телевидении.
Вот! Я поначалу тоже подумал, чему меня учить. Но уровень отношения к работе у западных профессионалов ни в какое сравнение не идет с тем, как несерьезно относятся люди к своей работе у нас. Помнишь, когда на «Дождь» приезжал Ричард Квест, который много десятилетий ведет экономическую программу на CNN? Я обнаружил его в туалете репетирующим перед зеркалом приветствие. А ведь он приехал на какой-то маленький телеканал.

Давай теперь поговорим о твоих планах на ближайшее время. Как ты мотивируешь себя двигаться дальше и расти?
По-хорошему, у меня все распланировано примерно лет на десять. У меня есть проекты, которые нужно сделать, есть несколько профессий, которые хочется освоить. Знаешь, быть изобретателем легко: ты сам судишь, облажался или нет. Успех не является мерилом, потому что тебе не с кем себя сравнивать.
То есть свой успех ты оцениваешь, сравнивая себя с самим же собой?
Конечно. Получилось ли у меня сделать то, что я хотел, или нет. Вот я хотел сделать легендарный проект. Он достаточно легендарный? Легендарность — это внутренняя оценка. У меня нет какой-то планки, но всегда есть ощущение. Когда я ушел из «Коммерсанта», меня какое-то время представляли как бывшего военного корреспондента. Даже когда я уже пришел на «Дождь», говорили: «Помните, мы читали Михаила в „Коммерсанте“». Но быть бывшим кем угодно мне не хочется. И когда я ушел с «Дождя», этого не случилось. Я вдруг обнаружил, что меня все представляют по книжкам, по новым проектам. И мне очень приятно, что мой нынешний период жизни является актуальным и востребованным.
А насколько для тебя важно, что на тебе надето, на чем ты ездишь, где живешь, каким классом летаешь?
Я не очень привередливый. На своем кадиллаке я езжу, как правило, только по выходным. А летом радостно ездил на велосипеде. И это, мне кажется, вполне соответствовало люксовому представлению об образе жизни. Я ездил туда-обратно по набережной, и у меня было ощущение, что я в отпуске.

К каким новым вершинам ты еще стремишься?
Этой осенью у нас будет невероятная премьера, о которой мы забыли вообще кому бы то ни было рассказать. Это будет тизер нового проекта, который на полную мощность заработает в следующем году. Давай я скажу просто: мы с Кареном Шаиняном открываем театр. Сейчас мы в финальной стадии. У нас будет премьерный спектакль, и исполнитель главной роли всех поразит.
Как театр будет называться?
Давай я тебе скажу, что наш театр будет называться скромно — МХТ. Расшифровывается как Мобильный художественный театр.
Миш, последний вопрос: как ты себя организовываешь? Что у тебя с дисциплиной?
Я не очень организованный человек, но с железной волей. Если я что-то решил, я это сделаю. Но поскольку я одновременно решаю делать очень много вещей, то могу довольно неорганизованно сваливаться с одной на другую, потом на третью. У меня бывает любимое дело и не очень любимое. Я одновременно могу писать три книжки, но есть любимая, которую я пишу чаще всего, а есть остальные.

МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН ПРИ ПОДДЕРЖКЕ