Резо Гигинеишвили
Одним из главных событий «Кинотавра-2017» стала премьера фильма Резо Гигинеишвили «Заложники»: драма, основанная на реальных событиях и рассказывающая о том, как в 1983 году семеро молодых людей из Тбилиси пытались угнать самолет, стала настоящим откровением для критиков и зрителей — такого от режиссера, которого публика знает по откровенно коммерческим фильмам, не ожидал никто. Выход на поле «большого кино» получился удачным: «Заложники» взяли на фестивале сразу две награды — за лучшую операторскую работу (Влад Опельянц) и лучшую режиссуру.
SPLETNIK.RU встретился с триумфатором «Кинотавра» и узнал, как шла работа над фильмом и почему эта тема оказалась настолько близка Резо.
Начало 80-х, советская Грузия, до распада СССР остается несколько лет, но никто об этом еще не знает. Устав жить в стране, в которой все запрещено и из которой нельзя вырваться, семеро молодых людей из уважаемых семей, представители советской золотой молодежи, решаются на отчаянный шаг — сбежать за границу. Они захватывают самолет и пытаются заставить пилотов увезти их, но все с самого начала идет не по плану и приводит к трагическому финалу…
Фильм «Заложники» Резо снимал около четырех лет, а шел к нему еще дольше. В итоге все оказалось не зря: лента уже успела поучаствовать в специальной программе Panorama Special 67-го Берлинского кинофестиваля и продолжает получать восторженные отзывы критиков.
Резо Гигинеишвили
Многие говорят, что «Заложники» могут быть выдвинуты на «Оскар». Если это случится, как вы думаете, выдвигать фильм будут от России или от Грузии? Когда вы закончили работу, вы поняли, что у картины есть этот потенциал? Просто сразу вспоминается ваш короткометражный фильм «Триумф», в котором вы репетируете оскаровскую речь.
Это и есть мое самое искреннее высказывание насчет того, что я думаю на эту тему. Действительно, для любимого мной аукциона Action, организованного Светой Бондарчук и Женей Поповой, мы снимаем короткометражные картины, и в один из сезонов я снял картину, где все репетируют перед зеркалом оскаровскую речь. Сначала это Надя с настоящим «Оскаром» в руках, тем самым, который они с Никитой Сергеевичем получали за фильм «Утомленные солнцем», потом этот «Оскар» уже я примеряю к себе, благодарю всех своих друзей и учителей. И в конце – замечательная ирония: входит Никита Сергеевич и говорит, что это его уже второй «Оскар». Конечно, глупо снимать картину ради любой награды, но и врать, что человек не хочет быть номинирован на «Оскар» и не хочет получить эту награду, я не буду. Это было бы потрясающе!
Насколько я поняла из ваших слов на пресс-конференции, у вас были определенные финансовые трудности в работе над проектом. А была ли какая-то господдержка со стороны Грузии и России? Если нет, то почему не сложилось?
Я не знаю, почему не сложилось… Какая-то поддержка, конечно, была. Картину поддержал Грузинский киноцентр, Польский фонд, продюсер Ева Пушчинска (у которой как у продюсера уже есть «Оскар» — за фильм «Ида»), и это, безусловно, оказалось очень важно для нашего фильма. Это продукция России, Грузии и Польши, но государственных российских денег в картине нет.
Вы не только режиссер, но еще и соавтор сценария картины. Как два автора работали вместе?
Мы обсуждали сцены, а потом Лаша (Лаша Бугадзе, соавтор сценария, — прим. ред.) писал. Написанное он мне или через скайп зачитывал, или уже рассказывал при личных встречах. Часто мы с ним вдвоем скрывались ото всех, чтобы нас никто не отвлекал и мы могли работать.
Нам очень важно было передать атмосферу — даже на уровне языка. То, как разговаривает современная молодежь в Грузии, и то, как разговаривала советская в то время – это две большие разницы. Сегодня абсолютно другая мелодика речи, другой сленг. И чтобы не врать, мы даже под артистов выстраивали какие-то диалоги, специально писали так, чтобы им удобно было произносить свои реплики.
Кому вы первым показали фильм?
Своей группе. Естественно, показал автору сценария, оператору, артистам.
А Наде и Никите Сергеевичу показывали? Они что-нибудь вам сказали?
Наде показывал, а Никите Сергеевичу не успел.
Вы говорили, что эта история в Грузии уже превратилась в легенду, обросла мифами и разными подробностями. Вы помните, как и когда вы впервые услышали ее, каковы были ваши ощущения и чувства при этом, как менялось отношение к теме в разные периоды?
Это очень тяжелая тема для Грузии. С того момента, как случилась эта трагедия, прошло уже более тридцати лет. Сначала всем была очевидна вина угонщиков самолета, тем более что советская пропаганда и суд, видимо, хотели оправдать расстрел и смертный приговор в глазах общественности, и включили машину пропаганды. К ответственности был привлечен даже священник (как идеолог): его и на борту не было, но он был расстрелян вместе с другими. Уже в новый период в истории Грузии, когда Советский Союз развалился, к власти пришли те люди, которые, по сути, были в советские годы диссидентами. И все изменилось: любого в это время, кто хоть как-то противостоял советской власти, начинали романтизировать, называть борцами за свободу.
Историю Грузии люди использовали каждый по-своему, разные поколения по-разному оценивали случившееся. Мне не хотелось навешивать ярлыки. Мой фильм — это не попытка проанализировать, чем жило советское государство в последний период своей жизни, мне не было интересно кого-то обвинять или оправдывать.
Вы помните, как об этой истории говорили у вас дома?
Безусловно. Всех эта история волновала, ведь никому в Грузии долгое время не было известно, что стало с этими ребятами, приведен ли приговор в исполнение. И поэтому долгие годы семьи угонщиков посещали какие-то странные люди, которых никто не знал и которые вселяли надежду в родителей этих ребят: говорили, например, что есть специальная колония, где сидят приговоренные к смерти, но их не расстреливают. И эти несчастные родители ездили по всевозможным колониям на территории Союза и искали своих детей на протяжении долгих лет. И только когда Советский Союз развалился, им сообщили, что их дети давно мертвы.
Я почему это рассказываю… Я помню, как однажды ночью к нам домой пришла мать одного из угонщиков и долго разговаривала с моей мамой, рассказывала ей, что собирается ехать, кажется, в Среднюю Азию, в какую-то колонию — искать сына. Я помню, что когда она ушла, моя мама была очень расстроена: все понимали, что эта женщина живет иллюзиями.
То есть эта история с вами практически с детства?
Да, и по-другому быть не могло, учитывая круг общения. Ведь почему так трудно показывать эту картину в Грузии? Потому что так или иначе все как-то связаны с этой трагедией. Маленький город, все друг друга знают, плюс за все это время история обросла таким количеством мифов, что огромному количеству людей кажется, что они как-то причастны к этой истории, хотя на самом деле нет. Знаете, была такая история на съемках фильма «Андрей Рублев». Сценарий писали Тарковский и Кончаловский. И в это же время готовился к запуску фильм Хуциева «Мой Пушкин». И Тарковский, как я прочитал где-то, сказал, что Марлену фильм не простят. В том смысле, что если про Рублева снимать было удобно, так как из-за скудности биографических сведений о нем, можно было дать волю фантазии, была художественная свобода, то с Пушкиным дело обстояло в разы тяжелее, ведь о нем все и все знали. Так и с нашей картиной. Я ни в коем случае не сравниваю «Заложников» с этими фильмами, но сам принцип, он был такой.
В вашем фильме показана юность героев: чем они живут, о чем мечтают, их интересы. Джинсы, Marlboro, The Beatles — вот это все. Хочу вас спросить, а каким вы были в юности? О чем вы мечтали, чего боялись, к чему стремились? Помните ли вы себя в юном возрасте?
Помню. Например, помню привезенные жвачки: мы их открывали, жевали, потом обратно заворачивали в фантик и откладывали на следующий день, чтобы опять несколько минут пожевать. Помню бутылки виски, куда заливали чай, и они так и стояли. Помню, как собирали пачки сигарет. Это время я застал.
К сожалению, когда я подрос и стал уже более или менее что-то соображать, в Грузии сначала грянула гражданская война, а потом подряд пошли все эти войны. Это и по сей день больная тема для Грузии, для всех нас. Я помню, как из-за гражданской войны сгорела моя школа, как мы спасались, как не было ни газа, ни света, ни возможности учиться, стояли огромные очереди за хлебом, не было бензина…
Мой отец работал главврачом во всесоюзной здравнице «Боржоми», и мы жили при здравнице: это было что-то вроде люкса — для семьи директора и главврача. И вот после этой замечательной здравницы-санатория, буквально в статусе беженцев, нам пришлось переехать в Москву и скитаться по разным квартирам и как-то пытаться выживать. В это время мои мечты были больше связаны с тем, чтобы облегчить жизнь маме и помочь отцу. Я хотел вести себя так, чтобы им не было стыдно за меня, хотел оправдать их надежды, чтобы их старания не были напрасны. Это была моя главная мечта — не подвести их.
Есть что-то, чего вы не успели сделать в юности и о чем теперь жалеете?
Да. У меня музыкальная семья, мама и сестра замечательно играют на инструментах: мама — и на скрипке, и на фортепиано. А я просто не успел даже начать заниматься с преподавателем музыки, чтобы научиться играть на фортепиано. Об этом ужасно жалею. Сейчас время уже упущено, но я все равно я пытаюсь что-то там подбирать. Думаю, что, будь у меня музыкальное образование, все могло бы сложиться иначе. Я хотел бы стать композитором.
Любите петь? Я понимаю, что задавать такой вопрос вам как человеку грузинской культуры несколько смешно, но все же.
Конечно, все грузины пытаются петь. Я музыкальный человек, но я не могу сказать, что я легко пою. Я смогу спеть перед кем-то, но мне будет неловко. Когда мы собираемся семьей и все поют, то я могу присоединиться — вторым или третьим голосом. Но зачем петь мне, когда можно послушать тех, кто делает это лучше меня?
В «Заложниках» одна из главных тем — отношения отцов и детей. Вы —многодетный папа, как вы оцениваете этот конфликт в фильме?
Вот смотрите. Растет молодой человек. Он видит, что днем с трибуны его отец говорит, что надо бороться с коррупцией и поддерживать советскую власть. А вечером этот же отец идет к спекулянту, чтобы купить себе хороший костюм или импортные сигареты, садится за стол с друзьями и проклинает власть, называет систему прогнившей. А на следующий день он же, гладко выбритый и одетый с иголочки, снова исполняет свой служебный долг.
Естественно, что молодой человек, которому по возрасту положено быть максималистом, — он теряется, не понимает, где его отец настоящий.
И весь этот конфликт происходит в абсолютно безвоздушном пространстве, в котором есть лишь огромное количество ограничений. Кока-кола, джинсы, западная музыка вроде The Beatles или The Doors — все это существует в недосягаемом мире, параллельной реальности. Конечно, возникают иллюзии, что там — рай. Ведь посмотреть, как там на самом деле, и вернуться домой — такой возможности нет.
Я бы не хотел, чтобы знаками свободы считались джинсы или та же кока-кола. Слава богу, сейчас мы про это не думаем. Но ведь это было! Как были и гонения на религию. Например, мой крестный, которого я обожаю, не имел возможности крестить меня в храме — во время таинства меня на руках держала его жена, так как он из-за своей работы просто не мог позволить себе зайти в церковь.
Название «Заложники» — это ведь не только про угон самолета, а еще и про то, что герои — заложники своих страхов и иллюзий, как и их отцы.
Кадр из фильма «Заложники»
Ваша картина по тематике очень созвучна сегодняшней ситуации на политической арене, поэтому я, собственно, и спрашиваю про отцов и детей, ведь то же самое может произойти и сейчас. И какой пример тогда нужно подавать детям?
Во-первых, я бы не стал обобщать: мы в фильме рассказываем про конкретный период и конкретное историческое событие. Но если художественное произведение перекликается с текущей повесткой дня — это здорово. Глупо было бы снимать антисоветскую картину: такие фильмы быстро теряют свою актуальность. Мы же все-таки концентрировались и пытались сфокусироваться на людях и их историях: на том, как они жили, какие у них были страхи, страсти.
Я считаю, что нужно не мешать детям своими страхами, не запугивать их, не пытаться им врать. И в этом смысле меня воодушевила картина Андрея Звягинцева «Нелюбовь». После нее я вообще начал задумываться, как нам, взрослым, разговаривать с детьми, ведь мы очень часто вообще не следим за тем, что говорим при детях. Я постоянно наблюдаю, как некрасиво взрослые обращаются с маленькими детьми: на отдыхе, например, часто можно увидеть, как наши соотечественники, отец или мать, начинают вдруг орать на трехлетнего или даже годовалого ребенка, ругать за что-то абсолютно невинное, срывать свою злость… Мне это непонятно. Я думаю, что с детьми нужно быть максимально естественным, ты должен говорить с ними на доступном им языке и не врать.
«Я снимал эту картину и побеждал свои страхи для моих детей. Я обожаю мою Марусую, мою Нину, моего Ваню. Я хотел бы их призвать уважать всех тех людей, которые жили в советское время, хочу, чтобы они уважали великий грузинский и советский кинематограф, но чтобы при этом они понимали, что наше уважение к создателям этих блестящих картин — это еще и надежда, что в то время мы больше не вернемся, — так сказал Резо, получая награду на «Кинотавре».
Ваши дети говорят на грузинском языке? Вообще вам важно, чтобы они не отрывались от вашей культуры?
Да, безусловно, очень важно. Я хотел бы, чтобы они знали, откуда их корни, но при этом были открыты другим культурам, познавали мир, читали, развивались. Чтобы они не сделали патриотизм своей профессией.
Что касается грузинского языка, то когда они приезжают в Грузию, то быстро все схватывают и очень смешно лепечут.
Какие у вас любимые места в Москве?
Мне очень нравится Парк Горького. Там много молодых красивых людей, открытых, дружелюбных. Я комфортно себя чувствую в этой среде. Свободные люди — мне кажется, это про них.
Как вам кажется, молодое поколение, 20-летние, они чем-то отличаются от вас?
Отличаются. И слава богу! Они граждане мира, они любят свою страну, но они не ограничены только этой территорией, они могут познакомиться в Facebook и поехать друг к другу в гости, сами могут путешествовать. Я помню свои комплексы, связанные с первой заграничной поездкой. Да это было у любого советского человека, который впервые попал за границу. Как общаться с иностранцами, как вести себя? Каждый иностранец воспринимался как небожитель.
У этих ребят не так. Они свободные, умные, очень развитые и кажется, что совсем без комплексов.
Вы сами никогда не устаете от людей?
Я обожаю шумные компании, когда вокруг меня много людей. Обедать один не могу — скучно. Но, конечно, мне нужно свое пространство, где я могу закрыться, остаться с книгой или фильмом.
Вы больше любите ходить в гости или принимать гостей?
Я очень люблю принимать гостей и готовить для них.
Какое у вас коронное блюдо?
Я, когда готовлю, никогда не знаю, чем это закончится — все время пытаюсь нафантазировать. Для меня это еще и отдых. Ты можешь устать после изнурительного съемочного дня, прийти домой и начать готовить и моментально переключиться.
Если бы вы писали письмо себе в прошлое, 17-летнему, чего бы вы себе пожелали, что бы посоветовали, от чего бы предостерегли?
Работай много и мало обсуждай и осуждай друзей, коллег. И если твое слово неконструктивное — лучше молчи.
