Видя
книгу из серии «Женский роман», ценители «высокой литературы» презрительно пожимают
плечами: мол, никогда не заинтересуюсь этим чтивом… А тем временем общий тираж
подобных книг побивает все мыслимые рекорды, а количество авторов, пописывающих
в этом жанре, наводит на размышления о том, что в нашей стране стал писать каждый
третий!..
Как выбрать своего автора? Какую книжку купить, чтобы отдохнуть душой и телом?
Авторы Клео провели свое расследование и выбрали писательницу Наталью Нестерову!
Ее читают женщины и мужчины, молодые и старые, семи пядей во лбу и считающие в
пределах таблицы умножения, толстые и худые, длинные и не выше табуретки, пенсионеры
и дети младшего, среднего и старшего школьного
возраста. В переполненном метро или городском транспорте безумно интересно
читать о взаправдашних ситуациях, в которые то и дело влипают не салонные героини,
а простые, как и мы с вами, российские женщины. Вот она — правда жизни! Но Наталья
Владимировна утверждает, что сюжеты ее книг — выдумка чистой воды.
— Меня часто спрашивают о прототипах моих героев. Таковых не существует. Вот
Вы хотите, чтобы Вас описали в какой-нибудь книжке? Нет? И я с ужасом отношусь
к тому, что кто-то может использовать факты моей биографии. Если не желаешь чего-то
себе, то и другим не подкладывай свинью. У меня много подруг, у некоторых такая
насыщенная личная жизнь, что ничего придумывать не надо. Просто опиши события,
и вся недолга. Но я принципиально этого не делаю. Тем более, что фантазия пока
работает, фонтанирует. Писатель — это вообще сказочник, сочинитель. Из кусочков,
которые все очень похожи на правду, слагает свои сказки и рассказывает их другим.
Выдуманная правда, как ни странно, чаще похожа на реальность, чем истории, которые
случились на самом деле и были перенесены на бумагу.
— Как Вы объясняете успех своих книг?
— Очевидно, дело в том, что я пишу то, что люди хотят читать. Сама люблю книги,
которые не выпустишь из рук, пока не перевернешь последнюю страницу, — а семья
переходит на питание магазинными пельменями. Я — первый читатель своей книги,
и в какой-то момент, если понимаю: «Ой, здесь уже скучно, нудно… Что-то они долго
разговаривают, пора целоваться», — начинаю придумывать, как исправить ситуацию,
чтобы не потерять интерес, прежде всего собственный.
— И вставляете в книги любовные сцены?
— С этим у меня скудно (смеется). Жанр любовного романа, в который я пыталась
втиснуться, предполагает жесткие законы, в частности, 3-4 эротические сцены. Законодатели
жанра — американские писательницы. Я честно взяла несколько переводных романов
и перечитала любовные сцены. Они привели меня в уныние. Технология построения
эротических сцен примитивна и проста: женщина выглядит этаким агрегатом с кнопочками
и рубильничками, а мужчина — оператором. Он там нажмет, здесь подкрутит, тут надавит,
и аппарат начинает гудеть-гудеть и постепенно выходит на проектную мощность. Поэтому,
как только я в своей книге подхожу к эротической сцене, вспоминаю операторов и
агрегаты, и меня смех разбирает.
Описать это действительно очень сложно! Акунин недавно совершенно справедливо
сказал, что русский язык не годится для эротики. Бунин сокрушался, что мы в долгу
перед нашими читателями, потому что не описываем важнейшую область человеческой
жизни. И признался: «Я несколько раз пробовал об этом писать, но получается какая-то
пошлость». Если уж у Бунина не вышло!
Несколько лет назад на нервной почве (сын поступал в университет) я перевела с
английского один любовный роман. Ох и тяжко мне дались эротические сцены! Я над
ними долго сидела, выкручивалась, поэтизировала, измучалась. А потом редактор
мне говорит возмущенно: «Почему урезали эротику? Здесь черным по белому написано
«его упругая плоть», а у Вас — где мужская
плоть?» Я ответила: исправляйте, пусть его плоть будет хоть деревянной. И
больше за переводы не бралась. Кстати, все, кто читает на английском, в один голос
говорят, что на языке оригинала эротика не выглядит примитивной пошлостью, как
в переводе. Иными словами: что американцам хорошо, то русским смерть.
—
Рассказывая ту или иную историю, какие цели Вы преследуете?
— Да никаких! Никого не пытаюсь чему-то научить, утвердить морально- нравственные
ценности. Для меня главное, чтобы мои книги не служили снотворным средством. Основной
критерий — должно быть интересно. Поэтому, когда говорят, что мои книги добрые
и светлые, я страшно смущаюсь. Сажусь писать, пять страниц отстучала и терзаюсь:
доброе и светлое, кажется, не снесла, герои ругаются, и лексика у них базарная,
и мордобой намечается.
Плохо себе представляю беллетриста, который за письменным столом ставит задачу:
темой и идеей моего произведения станут великие человеческие идеалы… Мы про
идеалы и без него все знаем. Ты нам расскажи историю, которая бы за душу взяла.
Великая русская литература не потому замечательна, что публицистикой
напичкана, а потому, что сумела заглянуть в сердце простому человеку.
Журналисты, к примеру, изо дня в день могут писать о казнокрадах: этот чиновник
— такой-сякой, и другой, и третий не лучше. Обличают, и правильно делают. А писателя
интересует: у жены этого чиновника, когда она идет в магазин и покупает на ворованные
деньги жемчужное ожерелье, хоть что-то шевельнется, совесть проклюнется? Почему,
если нет? Почему, если да, она на сделки с совестью способна?
— А что из того, что Вы придумали, хотели бы, чтобы случилось с Вами?
— Со мной? Как говорит мой младший сын: мама, в твоих книжках все — влюбленные,
все — беременные. Бабушкой на сносях (так называется один из романов Н. Нестеровой
— прим. автора) я уже не буду. А вот натуральной бабушкой очень мечтаю стать.
Что касается влюбленности, то почти тридцать лет объект ее не меняется — это мой
муж. Повторить судьбы моих героинь невозможно, как невозможно прожить десяток
жизней. Меня часто спрашивают о том или ином романе: а продолжения не будет? Расцениваю
это как похвалу. А продолжения немыслимы. Если героиня уже дважды (трижды, четырежды)
выходила замуж, отчаивалась,
страдала, проходила через тяжелые испытания, то сколько можно ее, бедняжку, терзать?
Надо дать ей пожить нормально и спокойно.
— Над чем сейчас работаете?
— Начиная писать новую вещь, я смутно представляю, чем она закончится. Планов
у меня нет, герои вытворяют, что хотят. Так и с романом, над которым сейчас работаю.
От замысла мало что осталось, только форма, это будет роман-диалог. Недавно вышел
роман «Двое, не считая призраков», к которому у меня особое отношение — как будто
это моя первая книга. Все предыдущие вещи были написаны в жанре так называемой
выдуманной правды. А последний роман — это выдуманная неправда. Там есть и призраки,
и чертовщина, люди с того света приходят… И как водится: любовь, противостояния,
предательство и благородство. Будет ли читателю интересен сплав бытового романа
с элементами мистики? Не знаю.
—
А сколько лет Вы ждали выхода первой книги?
— Смотря что принимать за точку отсчета. Если мечту сочинять книжки, которая появилась
в дошкольном возрасте, то — более сорока лет. Если от первого написанного романа
и хождения по издательствам, то примерно год. Мне очень повезло с издательством
«Центрполиграф», которому я искренне благодарна: за первым, очень сырым романом,
они разглядели возможность появления других, сносных. По образованию я журналист,
поэтому со словом как инструментом работала всегда. Первые литературные опыты
в юности были, как я теперь оцениваю, кошмарны. Я писала вычурно: сложные фразы,
неологизмы, замысловатые метафоры и сравнения, а герои все больше неодушевленные
— то телеграфные столбы, то комнатные тапочки. Словом, этакие потуги на оригинальность,
свой путь в литературе. Слава Богу, удержалась, не
пыталась опубликовать. А потом постепенно пришло сознание того, что писать надо
легко и просто. Чтобы у человека было ощущение, будто он сам пишет. Или с ним
кто-то разговаривает на понятным языке. Массовая беллетристика тоже бывает качественной,
равно как высокая литература пустозвонной.
В апреле будет три года, как вышла моя первая книга. «Двое, не считая призраков»
— десятая. Я не такой уж пулемёт, не скорописец. Просто пригодилось все, что складывалось
в стол, да и жизненные обстоятельства сложились исключительно удачно для тихой
литературной работы. Мой муж — журналист-международник. Три года назад он приехал
в Нью-Йорк в командировку. Я, естественно, при нем. А дети — дома, они выросли,
работают. У нас двоих хозяйство немудреное, поэтому у меня могло бы образоваться
столько свободного времени, что я бы по потолку бегала от скуки. А сейчас — при
деле, ежедневно хожу на работу-мечту — в комнатных тапочках, в соседнюю со спальней
комнату, к компьютеру.
— Общаетесь в Нью-Йорке с местным населением?
— В основном, наши друзья — выходцы
из России.
— Жизнь в другой стране наших людей меняет?
— Если на нас, россиян, посмотреть со стороны, то и мы в последние годы, в новых
экономических и социальных обстоятельствах, заметно изменились. Что же касается
наших эмигрантов в Америке, то я бы
условно разделила их на две группы. В первой — успешные люди, в основном — молодежь,
но есть и люди среднего возраста. Они отлично вписались в капиталистическую действительность,
много работают и интересно живут. Их отношение к исторической родине самое благоприятное.
Вторая группа — ярые хулители России.
Они видят только плохое, смакуют и раздувают недостатки, называют
Россию презрительно «Рашкой». Как правило, это люди, судьба которых не очень счастливо
сложилась на чужбине, больших денег
(именно нажитыми капиталами здесь определяется успех) они не заработали, карьеры
не сделали. Прозябают и пыжатся, чисто по-фрейдовски находя утешение в поливании
грязью бывшей родины.
Доходит до анекдотов. Как-то я столкнулась с парой, которая принялась мне
рассказывать, как они хорошо живут в Нью-Йорке: и холодильник у них сам размораживается,
и стиральная машина-автомат, и микроволновая печь имеется. Мне ничего не оставалось
(разубеждать таких людей бесполезно), как притворно удивляться: «Да что вы?! А
микроволновая печь — она какая?» Правда, это была пожилая пара, 20 лет назад выехали
из СССР, помнят, как отстаивали огромные очереди за докторской колбасой, и уверены,
что у нас все ничего не изменилось, мы по-прежнему деремся за дефицит.
— Кто лучше приспосабливается к новым обстоятельствам — женщины или мужчины?
— Однозначно женщины. Вот ситуация, почти типичная, краха семьи эмигрантов. В
России муж был на очень приличной работе. А у жены маленькие дети, ей не до карьеры.
Когда они приезжают в Америку, мужу найти
работу по специальности практически нереально, а обеспечивать семью надо.
Поэтому он идет на какие-то неквалифицированные строительные работы или в таксисты.
Жена тем временем осваивает язык, подтверждает российский диплом, получает квалификацию.
Словом, она резко вырывается вперед, а он по-прежнему на грязных битумных работах
и знает десять фраз по-английски. Нужно обладать очень сильной душевной привязанностью,
сохранить любовь, способность жертвовать, чтобы в ситуации резко сменившихся ролей,
неизбежных упреков, удержать семью от развала. Это не всем удается.
—
Не знаете, как живется русским женщинам, вышедшим замуж за американцев?
— Любые браки, в том числе и интернациональные, удачны в том случае, когда муж
и жена не просто любят друг друга, а пытаются понять, что движет избранником в
конфликтной ситуации. Если американский муж делает замечание русской жене, что
она много воды тратит при мытье посуды или звонит маме в Россию не по дешевой
телефонной карточке, то это вовсе не значит, что он законченный скряга. Просто
он привык считать деньги, неразумные траты для американца оскорбительны, как дурные
манеры.
Я знаю одну женщину, которая вышла
замуж за араба. В один прекрасный день он подарил ей… место на кладбище. Он
о вечности думал, что, дескать, дорогая, мне с тобой настолько хорошо, что я жить
без тебя не могу, а когда ты умрешь, я похороню тебя с почестями в своей стране.
— Мне бы, например, тоже не понравилось, если б ко мне пришли с подобным
подарком — местечко тебе уже куплено, осталось тебя только прибить…
— Вот и она аналогично рассуждала! Зашлась в истерике. Он хотел как лучше, а получилось…
оскорбил и сам, соответственно, оскорбился. Потом еще несколько таких проколов,
и любовь растаяла, как туман, ребенок растет без отца.
Кстати, нашим мужчинам, которые женятся на иностранках, тоже не сладко приходится.
Мы их основательно разбаловали. Потому что поколение за поколением у нас мужчины
были главными добытчиками, а женщины натуральными рабочими лошадьми: она и на
службе восемь часов отбарабанит, и по дому столько же. Американки раньше нас эмансипировались,
поэтому, дорогой муженек, мой посуду, относи белье в химчистку, забирай детей
из детского сада и так далее. Домашняя нагрузка поровну. Конечно, при условии,
что оба супруга работают.
— У нас сейчас тоже меняется положение мужчин и женщин в обществе. Мы порой
больше работаем и больше зарабатываем. И вообще, постепенно пропадает необходимость
в мужчинах…
— Только в никчемных мужчинах! А достойных предлагаю сохранить! Без них заскучаем,
разучимся макияж накладывать и за
модой следить. Сейчас идет естественный отбор, выживут (читай — получат женское
внимание) сильнейшие. Разве это плохо? Мужчины просто так не могут — взять и развиться.
Им нужен стимул. Современная женщина такой стимул предоставляет — развивайся,
тянись, постарайся меня перегнать. Мужчин воспитывает только совершенство женщин.
Я в этом глубоко убеждена и поэтому желаю всем женщинам постоянного совершенства.